Однажды на одном из привалов, когда они уже настолько далеко ушли от человеческих земель, что смогли позволить себе разжечь костер, урукхаши варили мясную похлебку из подстреленного только что горного козла.

Хош решил вскипятить ещё воды, чтобы приготовить мальчику горячий исцеляющий отвар, и отправился с котелком к горному ручью протекавшему неподалеку. Он не заметил, как за ним увязался тот самый воин-соглядатай и начал красться на расстоянии.

Шаман зачерпнул котелок, поставил его рядом на камни и решил умыться. Но лишь наклонился к воде как почувствовал, что кто-то обхватил его за плечи и приставил нож к горлу.
- Чем это тебе так дорог этот крысеныш, что ты так печешься о нем? – зашипел ему в ухо соглядатай, - Сдается мне, что ты белоордынец! Признавайся, так ли это?

- Отпусти мои руки и убери ножик, Бош! – прорычал в ответ шаман, - Сдается мне, что ты перестал различать белую нить от черной! Посмотри на этот перстень! Его дают не каждому Когтю Шанафа, но как видишь я его ношу!

- Ерунда! Я видел, что ты как заботливая мамаша ухаживал за этим крысёнышем! Ха-ха! Ты был вылитый белоордынец! За тобой давно наблюдают и есть сомнения относительно твоей приверженности Когтям Шанафа! Я был послан за тобой, присмотреть, и вижу, что Старшаки наши были правы в своих подозрениях! – рычал Бош, - Был бы ты истинным Когтем, то не стал бы с ним возиться, а давно принес бы в жертву Молу!

- Так значит, вы уже сплели заговор против меня? Да ещё и слежку устроили? – прорычал Хош, - Против верного и старого воина Ордена!

В ответ Бош загоготал и на секунду ослабил хватку. Хош схватил его лапу с ножом и сильно ударил его в грудь локтем, затем резко перебросил через себя в ручей и прижал своим весом. Бош извивался как змея и пытался вырваться, но голова его находилась под водой, и чем больше он дёргался, тем больше хлебал воду.

Хош держал его, пока тот не затих. Убедившись, что его враг захлебнулся, шаман встал, немного подумав, взял Боша за шиворот, и, подтащив к обрыву, сбросил его тело туда. Воды ручья подхватили истерзанное тело бывшего соглядатая и быстро понесли его.

Вернувшись в лагерь, Хош распорядился, чтобы отряд отправлялся без него и назначил старшим, орка из числа воинов. Затем собрал свои вещи и взвалил мальчика за спину. Урукхаи были несколько удивлены поведением шамана, но вопросы задавать не осмелились. В конце концов, кто знает, что у этих шаманов на уме? Только Шанаф, наверное…

Хош продвигался, по ориентирам известным только ему и ещё немногим посвящённым братьям. Шёл он к старому шаману Паку, который был духовным лидером Западного Крыла Белой Орды и жил уединённо где-то здесь на стыке Берега Неприступности и Ледяных Холмов, в пещере. Этот Пак руководил движением Белой Орды отсюда и к нему часто приходили лидеры и простые белоордынцы за советом и руководством.

Наконец показалась пещера, и Хош прибавил шагу. Легкий дымок вился из отверстия над пещерой, видимо Пак что-то готовил.

Ещё на подходе шаман заметил, что у старого Пака гости. С одного из скалистых выступов ему махнул рукой дозорный воин, видимо признав его. Это были орки из свиты Урха, значит он сейчас в гостях у старика.

- Нашли, - кратко ответил Хош, отрывая куски мяса и запихивая их в рот, - Чуть не столкнулись с людьми раза четыре. Еле удержал наших от стычки.

Немного пожевав, он продолжил:
- Детёныш навёл на кинжал. Он видно прятал его на болотах. Сначала выследили его, а потом захватили – а при нём кинжал Урук-Шана! Урукхаши братца моего Гоша выследили его. Сильно пришибли. Помощь нужна, Пак. Детёныш совсем плохой.

Пак встал, вытер руки об штаны и подошел к мальчику, тот тяжело дышал и что-то бормотал в бреду. Старик осмотрел его и произнёс:
- Совсем плохой. Горячка у него и голову сильно ушибли. Может не выжить.

- Ты же старый шаман, Пак. Ты знаешь не только как лечить орков. Сделай, что-нибудь.

- Хорошо, - ответил Пак, - Его надо оставить здесь, потому что ему нужен длительный покой и уход. Может быть, молодой организм и справится с болезнью, но его нельзя больше тревожить. Я знаю много способов, которыми лечат людей, но всё в руках Тореса.

Урх, слушавший молча разговор, вдруг проговорил:
- Его бы надо вернуть в людской посёлок. Люди не прощают похищений.

- Я знаю, - ответил Хош, - Только сначала его надо поставить на ноги, чтоб он сам смог дойти. Или, может быть, ты хочешь принести его на руках к людям? Не уверен, что ты приблизишься ближе, чем на триста метров к их жилищам.

- Это точно, - усмехнулся Урх, - Причем я не уверен, от кого получу стрелу скорее. От людей или от своих. Последний раз, когда я ходил к мастеру Пармарану, за мной, кажется, следили. Последнее время шпионы Когтей, очень преуспели. Лысого Коша и Хромого Угурга казнили, слышал?

Хош поморщился. Урх назвал имена их лучших товарищей. Оба были военачальниками в приграничных отрядах.
- Я тоже на подозрении. За мной соглядатая приставили, и он на меня напал по возвращении. Сказал, что Старшаки, меня давно подозревают. Пришлось его убить, чтобы не донёс, - Хош задумался, - Как теперь в Вушург возвращаться, не знаю. Отряд воинов, то я отправил вперёд. Они про детёныша, обязательно расскажут, и вообще подозрительно будет, что я куда-то уходил.

- Тебе надо возвращаться скорей, либо не возвращаться вообще, - сказал Пак, - Иди и скажи, что принёс его в жертву Молу на Черной Скале. Скажи, что боялся, не донести до Вушурга живым, а Мол, любит живую кровь, а не мертвечину. Я позабочусь о детеныше, и может, даст Торес, и мы сможем его вылечить и отправить домой.

Урх с Хошем вернулись к трапезе, а старик начал колдовать над мальчиком. Он расстелил огромную охапку соломы и, положив его на неё, накрыл грубыми войлочными покрывалами и шкурами. Затем он отправился к костру варить исцеляющее зелье, выбрав из висящих на стене пучков травы, нужные ему.

Наевшись мяса, Хош встал, поблагодарил старого Пака и, собрав свои вещи, попрощался с Урхом. Ему надо было возвращаться в Вушург, и он не знал, что его ожидает там.
- Да поможет тебе Торес, - проговорил ему вслед старый шаман.

Старшаки лениво вели допрос, который прерывался длинными паузами, во время которых они, что-то поглощали со стола, тщательно жуя. Хош стоял молча и наблюдал за ними, гневаясь внутри, но виду не показывал. Ему даже не предложили присесть, не то, чтобы пригласить к столу. Это было невиданным унижением и за этим, что-то стояло.
- Я принёс его в жертву Молу на Черной Скале, когда понял, что до Вушурга мне не донести его живым, - спокойно и с достоинством проговорил он.

- И для этого ты его лечил и так заботился, как мамаша? – пробубнил с набитым ртом, Хрог, смотритель Огненного Жертвенника, сверля его своими маленькими и злыми глазками, - Мол, принимает жертвы, не спрашивая, как она себя чувствует, - и он усмехнулся своей удачной шутке.

- Я хотел его донести живым, - проговорил Хош, - это был бы хороший заложник.

- Ну, конечно же, хотел, - издевательски произнес смотритель, - только непонятно зачем?

Он продолжал пялиться на Хоша своими глазами с пожелтевшими белками.
- Какой из него заложник? Он, что, сын князя?

Хош молча развязал поясную сумку и вынул из неё кожаную ладанку с вышитым гербом и кинул её на стол перед Хрогом.
- Ещё вопросы есть? – тихо процедил он сквозь зубы.

Хрог взяв ладанку в лапу, повертел её с разных сторон и принялся рассматривать подслеповато щурясь. Затем неудовлетворённо поцокал языком:
- Это его вещица? – и обвёл взглядом сотрапезников, - Похоже, он был из какого-то большого рода.

Ладанку стали передавать из рук в руки. Её рассматривали, нюхали, и даже кто-то лизнул.
- Плохо, что ты не донёс его живым, - проговорил, наконец, Хрог.

- Тебя не поймёшь! – раздражённо огрызнулся Хош, - То тебе не так, что я его лечил, то теперь ты бубнишь, что я его не донёс! Ты уж давай, что-то одно говори, а то раскудахтался тут, как горная куропатка.

- Люди знают, что детёныша украли наши? – вдруг спросил старый и скрюченный шаман Урулаг, сидевший до этого молча и казалось не выказывавший интереса к разговору.

- Наверняка, - ответил ему Хош, - Они засекли наши передвижения в их землях и усилили дозоры. Даже если мальчишка просто утонул бы в трясине, то всё равно они бы подумали на нас.

- Плохо, - Урулаг кашлянул и харкнул под ноги, - Значит перемирию конец.

- И что? Узнают в очередной раз остроту мечей урукхашей! – заносчиво выкрикнул Хрог, - Только и всего!

- Заткнись, Хрог! – рявкнул седой Урулаг, - Тебе то, конечно, с ними не сражаться! Опять уйдёшь в дальние поселки на север! А нам опять терпеть опустошение от людишек! Забыл, как бегал от форландских собак в прошлый раз? Я смотрю, ты запамятовал, храбрец!

Хрог засопел и, что-то пробормотав неразборчиво, опустил голову.
- Ты, Хош, присядь, - примирительно проговорил старик, - Почему никто не усадил сразу, этого славного Когтя, за стол? – лицемерно возмутился он.

Орки нехотя зашевелились, пропуская шамана к столу. Стоявший, до этого не двигаясь, молодой прислужник, начал суетливо подавать Хошу ножи и пододвигать блюда с пищей. Тот присев на корточки, принялся глодать дымящиеся ещё мослы.

- Скажи там, на улице, чтобы созвали через час, всех предводителей на Лысой Площади, - приказал прислужнику старый Урулаг и тот бросился поспешно вон из пещеры.

Вновь открыв глаза, он обнаружил себя в какой-то незнакомой пещере. В ней было тепло, сухо и пахло какими-то душистыми травами. Осторожно повернувшись в сторону очага, от которого источалось приятное тепло и лёгкий аромат запекающегося на углях мяса, мальчик услышал хриплый голос окликнувший его.

- Возвращение твоё было долгим, человек, - возле входа в пещеру стоял старый, сгорбленный орк.

Мальчик был настолько слаб, что у него не было сил даже испугаться. Он просто смотрел на старика и пытался сообразить, что же всё-таки происходит, и как он очутился здесь.

Старик, неуклюже проковылял на своих кривых ногах к огню и налив из котелка какую-то бурую жидкость в плоскую чашку, подошел к ложу больного и подал ему её.

Мальчик неуверенно принял чашку, и немного подумав, отпил из неё. Питьё пахло чем-то травяным, а на вкус было терпким и горьковатым. По телу растеклось тепло и почувствовалось облегчение. Дурнота куда-то отступила.

- Сейчас поешь бульона из куропаток, - старик заковылял обратно к костру.

Саграмор, принялся разглядывать пещеру. Потолок её был почерневшим от копоти, но стены были сухими и чистыми, без плесени и мха. Вопреки, известным описаниям жилищ орков, которые мальчуган во множестве прочитал, вокруг не было ни одной валяющейся обглоданной кости, а также совершенно отсутствовали кучи испражнений и мусора, весьма красочно описанные в тех же книгах. Наоборот, пещера была очень чисто прибрана и выметена, и воздух в ней был, совершенно не спёртый. Дым от очага поднимался ровно к потолку, немного клубился возле небольшого отверстия и затем уходил в него, не задерживаясь. Тяга в этом дымоходе, по работоспособности, не уступала гномьим подземным печам и плавильням.

После того как мальчик пролил на себя бульон, старый шаман понял, что он сам, есть не сможет, и принялся его поить через край блюда, придерживая ему голову одной рукой. Он терпеливо ждал, пока тот проглотит очередную порцию, и только затем наклонял вновь чашку.

- Мол, долго не хотел отпускать тебя, - приговаривал шаман, наклоняя чашку для очередного глотка, - Много бороться, пришлось с его волей и только Торес знает, почему он всё же не взял твою душу.

Мальчик совершенно был ошеломлён происходящим, и лишь его слабое состояние не давало его разуму возможности воспротивиться этому сюрреалистическому действу.

Старик-орк заботливо кормит и ухаживает за человеческим ребёнком!

Ещё и подбородок ему вытирает от пролитого супа!

В это невозможно было поверить, но это происходило.

- Кто ты? – выдавил из себя Саграмор. Говорить было трудно.

- Друг, - коротко ответил шаман, - Здесь ты в безопасности. Со временем всё узнаешь, а сейчас поменьше разговаривай. Отдыхай. Ты ещё очень слаб.

Поев, мальчик устало откинулся на шкуры. Слабость ещё давала о себе знать. В желудке приятно потеплело от густого бульона. Веки потяжелели, и глаза сами собой закрылись. Хотелось спать.

Сколько же он был без сознания и пищи?

- Ты был в сумрачной стране скорбных блужданий почти три недели, - как будто угадав его мысли, произнёс старик, и прокряхтел - О, Аэриен Милосердная…

Появились барабанщики. Они тащили за спинами огромные, почти в полный рост, барабаны, в виде перевёрнутого усечённого конуса, на которых была натянута воловья кожа.

Ни одно собрание орков, ни один праздник или любое другое значимое событие, не обходится без их участия. Существует целый звуковой язык, обозначающий различные сведения, передаваемые через ритмы барабанного боя. Подобным образом сообщаются между собой отдалённые горные, как впрочем, и равнинные поселения орков. Так же, передаются и необходимые стратегические данные во время битвы. Во время военных действий, барабанщиков охраняют элитные отряды урукхаев, ведь потеряв их можно потерять управление, расположившейся по всему полю и порой на значительном расстоянии от штаба, армией. В городах, слыша отдалённый отбиваемый ритм, каждый орк, даже не присутствующий на площади в собрании, может узнать о том, что происходит в данный момент там, что обсуждается и какие решения приняты. Эта традиция очень древняя и оберегается очень тщательно. Барабанщики являются особой, привилегированной и уважаемой кастой, уступающей в почитании обществом, разве что, шаманам.

Появление каждого военачальника сопровождалось особым барабанным боем, одобрительным гулом и выкриками из разных групп вооружённых орков стоявших вокруг помоста. Каждый отряд и подразделение приветствовало своего командира по-своему, кто-то ударял мечами в щиты, кто-то вскидывал вверх копья, кто-то топал, улюлюкал и свистел.

Наконец, собравшиеся командиры расселись и барабаны, пробив мелкую дробь, вдруг стихли, а отряды замолкли и тоже расселись прямо на площади. Многие доставали еду и выпивку, кое-кто вытащил кости и принялся играть. Ожидание окончания схода могло продлиться очень долго, и самые опытные воины знали, чем занять себя в это время.

Первым заговорил командир подвижных приграничных отрядов и сообщил присутствующим обстановку на границе, затем вступил с рассказом о недавних событиях командир заграничной скрытной разведки Хургург. Это был огромный, одноглазый орк с безобразным шрамом через всё лицо. Он говорил медленно, отвечал на вопросы, и речь его длилась значительно дольше, чем речь пограничника. Когда все присутствующие удовлетворили свой интерес относительно наблюдений лазутчиков за передвижениями людских войск в сопредельном Форланде, то после короткой паузы заговорил седой Урулаг, который всё это время молчал, сидя с прикрытыми глазами.

- Кинжал Урук-Шана теперь у нас, - хрипло цедил он, - наши доблестные урукхаши во главе со старшим шаманом Гошем, всё же отыскали его в людских землях и не дали осквернить святыню. Теперь мы можем по праву провести через несколько дней праздник Ущемлённого Языка. Жертвы будут благословенны и приятными Молу. Гош будет щедро награжден, конечно, но прежде пусть он расскажет о подробностях похода.

Хош мрачно наблюдал за всем происходящим, но своё внутреннее отвращение от происходящего он тщательно скрывал, напустив на себя маску равнодушия. Это давалось ему с трудом, но делать было нечего. Он должен был находиться здесь и уйти не мог.

Братец его, бессовестно привирая и приукрашивая, рассказывал о том, как он, со своим отрядом рискуя собой, добыл священную реликвию. Естественно, что имя своего младшего брата он не упомянул ни разу. Даже когда рассказывал, как отряд Хоша уводил за собой людской отряд от основной группы и запутывал следы, он не назвал имени брата, а говорил «они». Хош усмехался незаметно, слушая это, и скалил зубы. Всё это не сильно злило его, поскольку он уже привык к своему пройдохе братцу, за всю свою жизнь не сделавшему ни одного дела бескорыстно и ни разу, не проявившему обычного братолюбия.

Рассказ Гоша был встречен одобрительным гулом среди Старшаков. По знаку седого Урулага принесли костяное храмовое украшение являвшееся отличительным знаком того, что носитель его является верным воином храма Мола и хранителем веры. Этой награды удостаивались очень редко и за особые заслуги перед Кланом Когтей Шанафа. Впрочем, эту строгость честнее было бы отнести к временам более давним, ибо ныне она порой вручалась с менее строгим отбором.

Гош принял украшение с огромным достоинством, а затем сел и победоносно стал поглядывать на присутствующих. Его обветренная морда, настолько переполнялась видом собственной значимости и превосходства, что на это было трудно смотреть без улыбки.

Затем стали брать речь к собравшимся, командиры более низовых звеньев и отрядов. Они начали поднимать вопросы, от тактического распорядка на случай нападения на Вушург и вплоть до бытовых вопросов. Совет стал постепенно превращаться в трепотню и болтовню, на малозначительные темы. Попеременно, то там, то сям, возникали перепалки, доходящие даже до серьезных обид с выхватыванием мечей, но Урулаг быстро и умело успокаивал даже особо горячие головы.

Внезапно разгорячённую атмосферу военного совета прервало появление гонца. Он вбежал на Лысую Площадь и направился поспешно к командиру лазутчиков. Весь вид воина говорил о тревожности и важности донесения, с которым он прибыл. Командир Хургург поднялся ему навстречу и, отойдя в сторону с ним, внимательно выслушал торопливый доклад, затем повернулся к сидевшим вождям и проговорил:
- Ну что? Поднимайте уруков, - глаза его блестели темным пламенем, - Форландские собаки выступили из Снежной Крепости. Они уже порубили наш дозор и разорили, взяв штурмом, цитадель Хомгарган. Думаю, что они скоро будут близ Вушурга.

Барабаны забили тревожную дробь с ритмичным выбиванием отдельных командных сигналов.

Послышались отрывистые команды предводителей. Вся площадь пришла в тревожное движение. Куда то понеслись посыльные с донесениями.

Вушург загудел как растревоженный улей. Везде слышались крики и визгливые возгласы женщин загонявших детей в подвалы и погреба. Гремя оружием и скрипя доспехами, отряды воинов двигались на определённые издревле оборонительные позиции.

Мирная жизнь прекратилась. Начались обычные для приграничного поселения приготовления к обороне.

Хош направился к казармам, по пути заметив, как Хранитель Огненного Жертвенника Хрог, навьючивал свой священнический караван. Видимо у него нашлись какие-то более важные дела в других местах, нежели знакомство с форландскими мечами здесь.

Умелая маскировка не давала возможности увидеть воина замеревшего на узком выступе огромной каменной скалы. Он лежал, не шелохнувшись вот уже вторые сутки. Выдержке, хладнокровию и терпению форландцев завидовали многие народы.

С раннего детства мальчиков этого народа готовили к войне. К войне беспощадной, против превосходящего численностью, силой и жестокостью врага. Об этих врагах каждый форландский малыш знал от рождения и, наверное, даже раньше, будучи ещё в утробе матери. О них рассказывались сказки, и даже пелось в колыбельных песенках. Непослушных шалунов пугали их именем, а взрослые мальчики выслушивали от седых стариков долгими зимними вечерами рассказы и легенды, где они фигурировали главными действующими лицами. На сходках взрослые мужчины частенько упоминали о них и всегда их кулаки сжимались от ярости и гнева. Юные девы и молодые матери знали, что лучше умертвить себя и своё дитя, прежде чем попасть в их лапы…

Имя этим древним врагам каждого форландца было – ОРКИ!

Каждый мальчик проходил жестокую выучку в специальных лагерях и получал там необходимые воинские навыки. Эти навыки считались необходимыми не только посвятившим себя воинскому ремеслу. Этими навыками должен был владеть каждый мужчина. Помимо воинского искусства в лагерях изучалось искусство маскировки, выдержка и терпение тренировались специальными упражнениями, и многие иноземные наблюдатели находили способы преподавания в этих школах, весьма жестокими и чрезмерными. Форландцы же так не считали никогда, ибо в их народе говорилось: «Если ты жалеешь сына своего, значит, ты не любишь сына своего и не хочешь, чтобы он жил».

И во многом эта поговорка оказывалась справедливой…

Воин, наблюдавший вторые сутки за проходящим неподалеку зимником, был командиром летучего приграничного отряда всадников. Это был молодой мужчина, худощавого телосложения и очень невысокого роста. Черты его лица были резко очерчены как у всех северных народов Пангезии. В уголках его глаз и на лбу отметились ранние морщины. Русые, длинные волосы его были собраны в пучок и спрятаны под меховую шапку, отороченную мехом белой куницы.

Он находился здесь с четкой задачей выследить и перехватить гонцов с донесениями, от разбросанных на этих ледяных, каменистых просторах орочьих гарнизонов и форпостов. После кратких и удачных рейдов на эти земли форландских отрядов, особенно удачным из которых можно было считать, захват и разорение дотла, цитадели Хомгарган, орки стали собирать силы для ответного удара или обороны.

Расстановку сил и настроения среди орков в этой области вышестоящее начальство знало смутно, а вести нынешнюю внезапно вспыхнувшую войну, всё равно было необходимо. Поэтому любые мало-мальски ценные сведения были сейчас очень важны. Ну а уж если удалось бы захватить «языка» из числа каких-нибудь орочьих военачальников, то это было бы неслыханной удачей. Рассчитывать на это было трудно, но все-таки, каких только чудес не бывает на войне.

Отряд Гумберта, так звали этого воина, насчитывал тридцать человек. Это были в основном проверенные и закаленные в боях солдаты. Были среди них и несколько новобранцев. Но как показал последний налет на орочью цитадель, в котором отряд Гумберта принимал участие, они неплохо освоили воинское искусство в полевых лагерях Форланда по ту сторону ледяных холмов, в благословенном краю предков.

Отряд сейчас находился в узкой расщелине, скрытый сверху выступающей плоской каменной глыбой. В этом естественном укрытии им предстояло пробыть без огня и горячей пищи, столько времени, сколько потребуется, для того чтобы выполнить приказ, ибо возвращаться без результата у форландцев было не принято. Они предпочли бы лучше вообще не вернуться…

События последних дней происходили довольно стремительно и многие солдаты не понимали причин, вдруг побудивших людские войска напасть на орочьи укрепления. Поступил приказ из-за Холмов, и рейды были совершены. Все понимали, что силами форландских гарнизонов нельзя было вести не то чтобы, полномасштабную войну, но даже мелкую кампанию. Численность войск была мала. Её хватило бы разве что, на недолгое сопротивление орочьему натиску, если бы таковой случился, до подхода основных сил из-за Холмов.

Но об этом никто не рассуждал. Приказ поступил и надо было его выполнять. Не ожидавшие такого неожиданного поворота событий орки были застигнуты врасплох. Что и послужило причиной, того первоначального успеха. Дальше дело могло принять печальный оборот, и если орки смогли бы быстро сплотиться и ответить, то вряд ли людские укрепления и даже сама Снежная Крепость устояли хотя бы более трех суток.

С соседних камней послышались звуки, напоминавшие посвист, издаваемый песцами. Это был сигнал о том, что кем-то из остальных четверых невидимых наблюдателей было замечено какое то отдаленное движение.

Гумберт вгляделся вдаль и действительно разглядел, наконец, несущиеся нарты, запряжённые в оленью упряжку. За ней на низкорослых и уродливых лошадках быстро неслись сопровождающие её уруки.

Кажется, повезло, на этот раз! Это двигалась какая-то важная персона из числа орков.

Смятение, охватившее поначалу сопровождающих воинов, прекратилось. Возглавлявший их командир, быстро восстановил ряды и сомкнул их для отражения удара несущегося на них уже конного отряда людей вылетевшего из-за ближайшей каменной гряды.

Орки вынули из-за спин круглые деревянные щиты и выставили вперед пики, увенчанные возле остриев хвостами из конского волоса. В прикрывавшие их щиты тут же впился очередной рой болтов, выпущенных на скаку людьми. Один из орков ужасно закричал от боли. Его щит был пробит вместе с рукой держащей его. Сам воин, рыча, попятился назад из сомкнутого строя, и эту брешь тут же закрыли стоявшие рядом. Другой урук лишь странно всхлипнул и вывалился из строя. Не успев прикрыть лицо, он получил арбалетный болт между глаз. Смерть его была быстра и место его попятившейся назад лошадки, также заняли стоявшие рядом воины.

Не дожидаясь стычки, военачальник привстал в нартах и, хлестнув оленей, рванул удирать. За ним двинулись двое всадников сопровождать и прикрывать его отход. Он должен был добраться до Вушурга любой ценой. Даже ценой потери всего отряда охраны.

От нападавших отделилась группа из троих воинов и, сменив направление, они поскакали за ним следом. Остальные же, не доезжая до ощетинившихся орков, вдруг рассыпались по обеим сторонам строя противника, и оказались сбоку и сзади, быстро окружив их. Конечно же, Форландцы не собирались проверять крепость своих доспехов о пики орков.

Орки вновь смешались и попытались выстроить круговую оборону, но осыпаемые градом стрел и болтов, лишь устроили толкотню. Визг раненных орков и хрип их падающих поверженных лошадок разнеслись над заснеженной равниной. Снег обагрился густой и темной орочьей кровью.

Нападавшие не знали пощады. Методично как на учебном занятии они расстреливали редеющую на глазах орочью дружину.

Наконец всё было кончено. Последний орк ринувшийся в отчаянном рывке на форландских воинов свалился пронзённый десятком болтов. Он еще несколько секунд дергался, пытаясь нелепо подняться, но, в конце концов, затих. Арбалетчики медленно сужали кольцо окружения, добивая издалека трепыхающихся орочьих лошадок и стонущих раненных орков.

Погоня за нартами командира в это время продолжалась. Дважды орки-охранники пытались задержать ее. Сначала один из уруков резко остановился и наставил свое копье на всадников, но внезапно налетевший форландец снес ему голову мечом. Со вторым храбрецом пришлось повозиться дольше. Им занялись сразу двое солдат, в то время как Гумберт кинулся догонять уходящие нарты.

В беге по снегу соревноваться с оленями на коне было бесполезно. Привстав на стременах, Гумберт бросил аркан и, выдернув военачальника из нарт, поволок его за собой к ожидавшим его воинам. Ошалевшие олени понесли полегчавшую упряжку дальше и вскоре скрылись из виду за одним из снежных переметов.

К этому времени двое форландцев уже покончили со вторым, огрызающимся орком, который пытался остановить погоню.

Воины летучего отряда тяжело дышали, еле сдерживая своих горячившихся коней, и пытались восстановить подобие строя. Гумберт пронесся мимо них и перед самым отрядом отпустил веревку. Тело орочьего начальника осталось лежать в снегу перед ними.

Форландский отряд под предводительством Гумберта уходил в сторону Снежной Крепости, неся с собой ценнейшего "языка", который оказался орочьим шаманом, весьма высокого ранга. За ними поднимался к небу столб черного дыма. Это сгорали сваленные в кучу, останки орков, которые были облиты факельным маслом и подожжены. Так поступать с поверженными врагами было в обычае у многих народов севера материка. Обгорелые трупы, по крайней мере, не трогали хищники.

Кроме незначительных царапин, никто из отряда не получил в этом налете ни одного серьезного ранения. От осознания небывалого успеха, даже суровые воины принялись шутить и смеяться.

Возле штабного шатра толпились разнородные и в пестрых одеяниях телохранители, посыльные и ординарцы командиров, которые совещались внутри уже много часов. По одеяниям воинов, можно было определить, что прибыли для поддержки нападения на орков, отряды из Анафора, Белендара и Аркелора. Также находились здесь несколько воинов с гербами баронов из Болотного Захолустья.

В шатре шел деловитый разговор о различных тактических приемах при взятии укреплений орков. Высказывались опытные и умудрённые командиры, украшенные многочисленными шрамами, и совсем молодые и горячие по годам предводители летучих сторожевых и разведывательных отрядов, у многих из которых ещё только пробивался пух на лице.

- Раз из Грахана, готовится выступить Ходраг Горбун, - произнес Бернэль, пожилой воин с лицом бывалого рубаки, - То надо ударить по Вушургу с опережением. Прямо сейчас и не медлить с этим! Подтянется со своими головорезами он, то ввяжемся в затяжное сражение в поле. Сил нам точно не хватит, а подкрепление подойдет только через четыре дня.

- Резонно, Бернэль, но сил нам не хватит ни на осаду, ни на взятие городка, - парировал ему Гаэль, известный военачальник разведотряда и отчаянный лазутчик в тыл врага, - Наших войск сейчас почти в два раза меньше чем орочий гарнизон Вушурга. Нам очень изощриться придется, чтобы победить при такой расстановке сил. Я лично не вижу вариантов и самое разумное для нас это дождаться подхода подкрепления из-за Холмов.

- Ха! Может нам вообще запереться в своих крепостях и молиться, чтобы орки смилостивились над нами! – запальчиво выкрикнул один из молодых командиров летучих отрядов, - Или вообще уйти за Холмы и спрятаться в теплых лесах!

- Помолиться и впрямь не помешает, юноша. Ты, я вижу, очень поднаторел в нападении на орочьи караваны и думаешь, что в этом заключается всё воинское дело? – ответил ему со спокойствием, Гаэль, - Я не призываю, и не призывал никогда отступать перед мохнатыми, но и лезть на рожон не хочу. Надо четко решить, что мы можем противопоставить и сможем ли вообще.

Обсуждение вновь оживилось, и разные командиры предлагали различные способы, но всё это отвергалось либо признавалось не совсем годным в этой ситуации. Ясно было одно, что прямого противостояния в поле не выдержать и тем более не взять Вушург приступом, да и на долговременную осаду, также не хватало людей.

И тут поднялся совершенно седой командир, прибывший в лагерь сегодня утром с белендарским войском. Несмотря на седину, он был ещё совсем не старый человек. Затаенные морщинки в уголках глаз и печальный взгляд говорили о большой и глубоко запрятанной боли. Он встал и выйдя на середину начал говорить, не поднимая глаз на окружающих. Руки его охватили плечи, а спина была сгорблена, как будто от болезни.

- Я прибыл из Болотного Захолустья с небольшим отрядом. Нас возглавляет Харнир Аркуэн, мой шурин, а меня зовут Эктор Иримар. Я могу помочь вам. Мы захолустцы издавна противостоим оркам, но ввиду малочисленности нашего народа, мы воздерживались всегда от лобовых столкновений с ними. Наше оружие – воинская хитрость и смекалка. Есть в подобных случаях несколько старых испытанных способов. Я расскажу вам о них, а ваше дело уже будет, принять советы или отвергнуть.

- Здесь не болота! – вновь выкрикнул один из молодых командиров.

- Я знаю, молодой человек, я знаю, - с печальной улыбкой ответил ему Эктор, - Я воевал не только на болотах.

Эктор, помолчал немного и добавил:

- Именно в наши края делали последнюю разведывательную вылазку орки. Они вели себя странно и необычно. Цель их была явно не в обычных набегах и грабежах. Они действовали скрытно и пытались всё сделать для того, чтобы их разведка осталась незамеченной. Тем не менее, они всё же совершили несколько гнусных поступков, нарушив условия перемирия, и пострадали при этом, именно жители Захолустья. У меня с ними так же есть свои счёты… - голос его дрогнул и рыцарь замолчал.

Он подошел к стоящему посредине шатра столу, на котором лежала сделанная из огромного куска пергамента карта этих мест и, склонившись над ней, принялся объяснять свой план.

Измученный бессонным бдением мозг рисовал фантасмагорические картинки и различные галлюцинации, в пограничном состоянии между сном и явью. Шел самый тяжелый период ночного караула, во все времена существования мироздания и армейской службы, и это был период между вторым и четвертым часом ночи.

Шарбаг, молодой воин, боролся со сном, и даже колючие льдинки, с шорохом сыпавшие с неба и больно лупившие по глазам и обветренному лицу, не могли помешать его здоровому организму, погружаться периодически, в краткие сонные провалы. Он клевал носом и, очнувшись вновь, глубоко дышал и пытался, разминая лицо энергичными растираниями, отогнать сон, но это ему не особо удавалось. В тревожных снах, ему виделись форландские всадники, пытавшиеся настичь его, а он не мог бежать, вздрагивал и просыпался. Эта полудрёма могла дорого стоить на войне, особенно сейчас в дни особой мобилизации, поскольку в любой момент можно было ожидать нападения людей. Ощущение близкой опасности поначалу пугало и бодрило, восстанавливая бдительность, но постепенно наступал момент безразличия, когда измученный постоянными страхами и тревогами мозг, просто отключался и воин безмятежно проваливался в объятья Линаэ и наслаждался, наконец, покоем.

Ему чудилось, что где-то там, в глубинах скудной северной земли, клубилось Нечто и постепенно принимало очертания того глубинного ужаса, о котором рассказывают орочьи старики своим внукам по вечерам. Этот подземный кошмар, проклятье всех подземных народов, некогда повстречавших его в земных недрах, у самых Корней Земли, как будто явился сейчас здесь и начал обретать материальные очертания. Он принимал облик ужасной старухи в лохмотьях, похожих на развевающиеся на ветру рваные крылья, постепенно закрывающие собой всю ширину горизонта, на манер летучих мышей или драконов. От нее как будто исходила мощная волна страха и неизбежности, неотвратимости воздаяния…

Шарбаг вздрогнул и открыл непослушные веки, ему почудилось, что это существо начинает смотреть на него кровавыми угольками глаз на пустом лице. Но почему у него не два глаза? Почему возникают ещё и ещё мерцающие глаза. Орк попытался пошевелиться и отогнать охватившее его сонное оцепенение. Организм не слушался, и мысли оставить попытки борьбы, были сейчас наиболее сладкими и желанными. Воин напряжённым усилием воли гнал сон и, наконец, ему удалось вырваться из цепких объятий богини сна.

Он вскочил и начал подпрыгивать, размахивая руками при этом, стараясь глубоко дышать. Поначалу его пошатывало, и ноги не слушались, но он упорно продолжал разминаться и разгонять застоявшуюся кровь.

Наконец сонная скованность начала отступать и он, мимолетно бросив взгляд в сторону горизонта скрытого сейчас в темноте, вдруг остановился и стал пристально вглядываться вдаль. Красные огоньки действительно были! Но это были вовсе не глаза чудища из кошмарного подземного мира. Это приближались враги, и они несли факелы! Эти то факелы и превратились в его воспаленном мозгу в мерцающие глаза.

Остатки сна мгновенно слетели и не оставили следа. Молодой орк тихо и утробно зарычал, глядя на приближающихся противников. Фыркая, он нюхал воздух, пытаясь определить с этого расстояния принадлежность отрядов, и чуткий нос его уловил донесшийся по ветру, запах горящего масла, теплого металла, лошадиного пота и резкий запах человеческих тел!

Откуда-то сбоку послышалось сопение. Это подползал к нему, Ухум, один из его товарищей.

- Однако, я пойду докладывать, - произнес Ухум, по-южному окая, растягивая слова и путая ударения. Он был одним из потомков орочьего рода пришедшего издавна в эти земли откуда-то с юга из-за Холмов.

- Подожди, нужно сосчитать их, - неприязненно отозвался Шарбаг. Он, как и все северяне недолюбливал южан, вечно старавшихся выслужиться и излишне ревностно относящихся к исполнению приказов.

- Ну, ты считай, а я пойду докладывать, - отозвался Ухум и, приподнявшись, побежал, пригибаясь к земле в сторону городка.

Шарбаг выругался сквозь зубы ему вслед и принялся наблюдать за остановившимся вражеским войском, начавшим устраивать бивуак на расстоянии не более двух-трех лиг от стен Вушурга. Его всегда учили, что сосчитать ночью количество людей в их военном лагере легко. Обычно костры разжигались по одному на воинский десяток, а значит, если он их насчитал, уже более пятисот, а значит пришло форландцев не меньше, чем пять тысяч.

Это было нехорошее известие. Совсем нехорошее…

Вушург уже ожил и осветился неверным светом от оживших сторожевых костров, от факелов двигающихся отрядов к внешним оборонительным укреплениям и стенам. Город переходил на осадное положение, и теперь все воины будут ночевать на стенах и подступах к ним. Слышались отрывистые гортанные команды и бой ритуальных барабанов возвещавших тревожные сведения.

Эти барабаны сообщили Шарбагу некоторую погрешность в его подсчетах. Видимо кто-то из полевых дозорных уже сообщил в город более точные сведения, что врагов прибыло более восьми тысяч.

Но проверить точность этих сведений, он не успел, потому что две бесшумные тени, возникшие у него сзади, без лишних движений тихо и хладнокровно перерезали ему горло. Шарбаг еле слышно захрипел, булькая кровью в глубокой ране и выплевывая багровую пену на покрытый жесткой щетиной подбородок, завалился на спину и затих, уставив застывший, удивленный взгляд в неприветливое северное небо.

Среди вооруженных силуэтов мужчин мелькали женские фигуры, кричали матери растерявшие своих детей, плакали дети, в свою очередь потерявшие в сутолоке своих родичей. С потрясающей нереальностью в окружающей обстановке всё смешалось настолько, что невозможно было разобрать, что происходит. Только что здесь пробегали группы вооруженных орков и тут же рядом пересекали улицу отряды людей. Всё перемешалось. Воздух был напитан тошнотворным запахом гари, дыма, крови и выпотрошенных внутренностей.

Сломленные морально и растерявшиеся после утраты централизованного управления с помощью звуковых сигналов барабанщиков, орки спешили покинуть город, не обременяя себя его защитой или вступлением в уличные стычки с людьми. Вушург уже не являлся залогом безопасности, а скорей наоборот, покинуть его, сейчас и немедленно, было спасением.

Шаман Хош продвигался к западному рубежу оборонительных сооружений. Там было тихо в отличие от северной и южной части поселения. Здесь он и решил выскользнуть из городка по траншеям, в уводящие от города овраги и затеряться среди снежных увалов, до времени.

Нападение произошло совершенно неожиданно и вовсе не со стороны южной стены, вблизи от форландского лагеря, как ожидалось, а с противоположной стороны, естественно защищённой зубатой скальной грядой. Чуть более полусотни умелых и ловких людей переодетых орками, спустились по отвесным склонам, перебили барабанщиков, лишив разом, городские отряды единого командования, устроили поджоги и резню в разных частях города и открыли малые северные ворота, предварительно перерезав немногочисленную охрану. Через эти малые служебные врата и ворвалось основное людское войско, предварительно затаившееся неподалеку. Первыми через улицы Вушурга стремительно пронеслась форландская конница, сея на своем пути смерть и разрушения, и ударила в тыл скопления орков, оборонявших южную сторону города. Военный лагерь форландцев организованный у южных стен с многочисленными кострами и шатрами оказался не более чем хитроумный отвлекающий маневр.

Орки, деморализованные вначале численным превосходством осаждающих, а затем неожиданным нападением и внезапно возникшим и стремительно распространившимся пожаром, оказались неспособны перегруппироваться и организовать обдуманную оборону. Тем более лишившись связи между подразделениями после уничтожения сигнальных барабанщиков, они лишь устроили толкотню и неорганизованное бегство из Вушурга.

Ещё добавило суматохи и замешательства то, что среди орков внезапно возникали, якобы их соплеменники, а на самом деле переодетые в урукхаев люди. Они открывали огонь из арбалетов с крыш домов, посыпая бегущих по улице градом стрел и болтов, или вступали в сражение с ними врукопашную, прямо на улицах.

Это были искусно переодетые и загримированные под орков захолустцы из отряда Харнира Аркуэна…

- Мама! – и проснулся.

Саграмор лежал, утопая в мягких шкурах, и чувствовал, что, наверное, впервые за последнее время он проснулся совершенно без болезненных ощущений. Вот уже два месяца прошло как он находился в пещере старого Пака. Каждый день они разговаривали обо всем, о чём только могут говорить два разновозрастных собеседника. Мальчик за это время очень привязался к шаману, что уже относился к нему как к обычному человеческому старику, порой забывая, что Пак – орк. Он рассказывал ему о своих детских забавах и проблемах, и надо сказать, что Пак слушал очень внимательно, относясь ко всему очень серьезно. Если бы Сагрик попытался рассказать некоторые вещи, которые он сообщил орку, кому-нибудь из взрослых в своем поселке, то его обязательно высмеяли и назвали бы несмышленышем, но шаман не позволял себе этого никогда.

Болезнь отступила практически полностью, и мальчик ощутил страшный голод. Казалось, он готов был сейчас съесть целого жареного быка, которых готовили на огромных вертелах во время проведения Всеболоцких турниров. Лишь легкая грусть по дому, навеянная сном, на мгновение омрачила его пробуждение, но тут же отпустила его.

- Проснулся? – послышался скрипучий голос старого шамана, - Сейчас будем есть. Тебе надо много есть и много двигаться.

Привычно, что-то бормоча себе под нос, Пак заковылял, из небольшого ответвления пещеры служившей ему естественной кладовкой, к очагу, таща за собой припасы. Саграмор потянулся, сладко хрустнув косточками вытягивая ноги. Он любил так потягиваться по утрам, потому что, как говорила старая Сагитта, человек растет в этот момент. А Сагрику очень хотелось поскорей вырасти. Поэтому он всегда по утрам вспоминал о словах этой деревенской старухи и с удовольствием тянулся, размышляя о том, на сколько же сантиметров он сегодня подрастет.

Пак хлопотал возле очага, раздувая угли под котелком, с приготовленной с вечера густой похлебкой, настолько густой что, остыв за ночь, она превратилась в студень. Пак называл это варево «гшах» и нахваливал всегда, как средство, укрепляющее силы. И хотя вид у этой еды был и впрямь неважный, но вкус и особенно питательность были на высоте.

Через некоторое время мальчик хлебал огненный бульон через край глиняной чашки, попеременно, то макая в нее ломтем лепешки, то выхватывая из самой гущи дымящиеся куски мяса на костях.

- Хр-р… Хорошо, очень хорошо, - бормотал старый шаман, радуясь перемене в аппетите своего подопечного, - Если так дальше пойдет, то быстро окрепнешь. Возможно, что задолго до «времени белых мух». И откуда только у тебя живучесть такая? Ведь тщедушный совсем… Ешь, ешь…

Уговаривать мальчишку было совершенно не нужно. Съев порцию, он попросил еще, и довольный Пак налил ему вновь полную до краев миску гшаха. Мальчик заметил, как старик проковылял к выходу из пещеры и достал из поясной сумки свиток пергамента. Развернув, его он начал читать, неслышно шевеля губами, проговаривая слова, и напряженно щурясь от скудного утреннего света. Саграмор удивленно наблюдал за этим чудом. За время нахождения у Пака, разговаривая с ним ежедневно и подолгу, он уже освободился от многих предрассудков относительно орков, которые вдалбливались каждому человеческому ребенку с самого раннего детства, но все же читающий орк был совершенно поразительным зрелищем.

- Ты умеешь читать? – наконец, задал нелепый вопрос мальчик, отложив шкуру, которой он был накрыт и сев в своем ложе.

Пак оторвался от чтения и хрипло вздохнул. Затем убрал свиток и перебрался поближе к очагу. Он, как и все старики, мерз иногда даже в сильную жару, а тем более настал вечер и вслед за уходящим за горы солнцем, снаружи потянуло ночной свежестью.

- Хр-р… Я не особо удивляюсь твоему вопросу, - старик усмехнулся, - Обычная для людей заносчивость и высокое самомнение. Уж чего-чего, а снобизма вы почерпнули у эльфов изрядное количество.

Он поворочался, устраиваясь поудобнее на плоском камне, служившим ему седалищем.

- Ты, наверное, удивишься еще больше, если узнаешь, что и автор этого манускрипта тоже мой сородич. Мало того, - он написан высоким поэтическим слогом, каким обычно принято писать религиозные тексты. Это, собственно, и есть религиозный текст. Древний эпос моего народа, дошедший ещё из времен до Великой Ночи.

Слушая старика, Саграмор заинтересованно вытянул свою шею, как гусёнок, стараясь не пропустить ни одного словечка.

Все эти древности… Он так любил всякие такие рассказы, а уж в копании по пыльным запасникам библиотеки при Заболоцком храме, его превосходил, разве что его наставник и учитель Пармаран.

- «Языки их грязны, отвратительны и крайне непохожи на языки цивилизованных народов», - процитировал Саграмор, пришедший ему в голову отрывок из какой то книги.

Старый орк сидел и смотрел на человека слезящимися от дыма подслеповатыми глазами. В который раз Саграмор удивлялся осмысленному и даже доброму взгляду на его безобразном лице. Даже люди, не говоря уже об эльфах, никогда не воспринимали орков как разумных существ. «Орки - низшая раса, нелюди и даже хуже животных» это был основной постулат в отношении этого народа. Это вдалбливалось всем людям с младенчества. Многие Мудрые и Сильные мира сего, отрицали даже наличие разумной души у них.

Вдруг старик заговорил на эльфийском языке, практически без акцента и, не путая падежи:
- Значит, ты говоришь: "языки их отвратительны и грязны»?

- Ну, да… Так нам говорили.

- Основная масса орков, действительно так говорит. Что делать? Они не виноваты, дети природы, что добрые люди и не менее добрые эльфы загнали их в невыносимые условия существования, где нет места для человеколюбивых помыслов. Но согласись, что порой слова, слетающие с уст людей тоже весьма не благозвучны, но никто не говорит плохо о человеческих языках. Даже очень благозвучный язык эльфов имеет очень грязные слова и фразы. Несправедливо так судить об орочьем языке. Я тебе уже говорил, что мы имеем даже поэтические эпосы и высокие религиозные тексты. Они сочинены на древнем наречии моего народа. На том самом первом высоком наречии Уруков… Х-ррр…

- А ты не мог бы, что-нибудь почитать из этих древних сказаний?

- Х-рр… Мог бы, малыш, мог бы, но не сейчас… - старый шаман перешел на всеобщий язык.

Старик пошевелил корягой уголья. Сноп искр взметнулся к потолку пещеры. Он покряхтел и пошел подтащить еще дров к огню, что-то ворча при этом и тихо ухая…
Саграмор смотрел на него и не мог соединить его речи с теми учениями об орках, которые ему преподавали в школе при Заболоцком храме.

- Х-ррр… Будем ужинать? - Старый орк обернулся на него через плечо и усмехнулся , - Не думай, я не буду тебя угощать человечиной.

- Да я и не думал… - смутился Саграмор.

- Да ладно, не смущайся. Пища у нас как ты заметил, вполне пригодная, хотя может быть немного груба и скудна. У меня есть немного копченой оленины. Свежая и нежная. Еще где-то был хлеб и сыр. – Орк полез, в какой то ящик, стоящий за камнем и достал два куска копченого мяса на кости, полголовы сыра и большой кусок хлеба.

- На, подкрепись. Тебе уже можно начинать есть твердую пищу...

Саграмор начал глодать мясо. Старик придвинул ему кувшин, с какой то темной жидкостью. Отхлебнув, он ощутил, терпкий и резкий вкус, напомнивший ему вкус предгорянского кваса. Теплота растеклась по телу. Захотелось спать.

- Человек хочет спать?- прохрипел старый орк.

- Да, - мальчик зевнул.

- Ложись. Я еще посижу немного…

- Скажи Пак, а что ты говорил на днях, про то, что якобы эльфы переврали историю происхождения орков, да еще и людей научили?

- Х-рр… Ты видно не очень хочешь спать. Никакого искажения эльфов или какого-нибудь другого народа не было. И превращения их в орков не было. Искажение было в умах, а не в телах. Да и «первородными» эльфы, только сами себя называют. Орки были созданы первыми для укрепления и очищения Костей Земли, а вовсе не эльфы. Для эльфов, Создатель отвел место для более чистой работы. Торес повелел им украшать Лицо Земли.

Старик почесал спину веткой.

- Может быть, ты тоже считаешь, что грязная и тяжелая работа презренна и менее почетна? – спросил он с сарказмом и замолчал.

В наступившей тишине было слышно лишь уханье какой-то вечерней птицы, доносившееся снаружи и треск горящих поленьев от огня в очаге.

- А по поводу природной орочьей жестокости, вот что скажу: люди и эльфы убивали и жестоко казнили своих сородичей, больше, чем за всю историю, это сделали орки! Уж поверь мне.

- Пак… Я и, правда засыпаю… Порасскажешь завтра, ладно?... – и мальчик завернувшись обратно в мягкие шкуры, быстро уснул.